Работа #4

[kuroko-no-fest]

Название: Игра с открытыми ладонями
Автор:  kuroko-no-author
Пейринг/персонажи: Химуро Тацуя/Кагами Тайга
Выпавший персонаж в лотерее: Химуро Тацуя
Тип: слэш
Рейтинг: PG-13
Жанр: романс, ангст
Размер: 4261 слово
Саммари: Тайга не знает, как спросить. Тацуя не знает, что ответить
Дисклеймер: не мое
Предупреждения: ООС, небольшое расхождение с событиями в каноне

Работа была написана на Мартовский фестиваль

Время замедляется настолько, что сначала Тацуя слышит звуки — свистит ветер в рукавах спортивной куртки, скрипят подошвы кроссовок, хлюпает в носу. И только потом его догоняет все остальное: жар, боль, белые вспышки в глазах — все сразу. Вскрикивает Алекс.

Тацуя зажимает нос ладонью и сползает на ледяную крышу. День вышел ужасно тяжелым, и теперь ноги не держат его.

Блядь, думает Тацуя. Блядь, пожалуйста, только не перелом. Светить сломанным носом ему не хочется абсолютно.

Где-то за спиной с визгом открывается дверь, и воздух прогретого помещения ударяет в затылок, тяжелый, пропитанный потом и переполненный голосами. Короткий удивленный вздох встает в ушах, как пробка. Все. Больше Тацуя не слышит ничего. Только вздох, этот вздох, по кругу, много-много раз.

Тацуя не обернется, даже если за это ему будет полагаться миллион наличными и целый частный самолет, полный моделей, фруктов, алкоголя и записей лучших игр Джеймса за все сезоны.

Тайга выходит вперед сам. Делает несколько поспешных шагов и замирает в неловкой позе — нечто среднее между броском вперед и отчаянной попыткой сбежать.

— Тацуя? — говорит Тайга таким голосом, словно очень рад его видеть. — Все в порядке?

Все не в порядке. Тацуя не в порядке. Алекс не в порядке — Тацуя даже отсюда слышит, с каким трудом продирается кислород в ее передавленное горло. Мудак с косичками не в порядке в целом, хотя это, скорее всего, его нормальное состояние.

Тацуе очень хочется поржать по этому поводу. Эй, чувак, ты мудак, я мудак, дай лапу, таким как мы нужно держаться вместе.

Тацуя всхлипывает, и в носу начинает распирать с новой силой. Густой соленый ком собирается где-то за переносицей и застревает на полпути к глотке. Глаза вот-вот вытекут наружу. Тацуя вспоминает все, чем ему запомнилось сегодня, и это больше не кажется такой большой проблемой.

— Отпусти ее, — слышится грозное, и от желания побиться головой о стену звенит в ушах. Если Тайга так и продолжит выцеживать из себя красивые правильные фразы, Тацуя просто помрет тут со смеху, захлебнувшись собственными кровавыми соплями.
— А ты подойди, — отвечает мудак, и Алекс хрипло вскрикивает.

Тайга никуда не пойдет, это ясно как божий день. Тайга спортсмен, ас и восходящая звезда своей маленькой, но гордой команды. Чтобы он подпортил будущее стольким людям, нужно нечто большее, чем один сломанный нос и одно пережатое горло. У них с Сейрин еще столько игр впереди.

У Тацуи игр больше нет, и он с радостью помахался бы кулаками. Но проблема в том, что у него в ушах грохочут чертовы адские камни, а перед глазами все черно, и только стоят две красные полосы. Тацуя уверен, что одна из полос — мудак с косичками, но пиздец не уверен, которая именно.

На крышу поднимается кто-то еще, и резко становится слишком много народу на такую маленькую площадь. Алекс падает на ноги — вздох, стук, разрозненные встревоженные голоса — и Тацуя понимает, что все это время впивался ногтями в собственные ладони. Отчетливые полукруглые следы кровоточат.

Чужим, но ужасно знакомым запахом накрывает так неожиданно, что Тацуя оказывается совершенно к этому не готов. Он дышит, дергая разбитым носом, стараясь не говорить и не морщиться, чтобы не причинить себе еще больше боли.

Тайга кладет ладонь ему на плечо, и Тацуя готов заорать. Сквозь усталость и огромное, неописуемое чувство, встающее в груди в полный рост, он чувствует громадное желание ненавидеть, но не находит в себе ненависти. Ничего, что могло бы его спасти.

— Встать можешь?

Тацуя молча кивает, и боль долбит его в голову короткими неторопливыми толчками. Тацуя устал. Ноги подкашиваются. Он падает в гостеприимно расставленные руки, вдыхает еще больше запаха, травится им, кашляет.

Тайга совсем вырос. От него пахнет водой из местного душа, свежим мужским дезодорантом и лосьоном после бритья. Если закрыть глаза, можно представить себе, что это и не Тайга вовсе, но Тацуя просто не может. От осознания собственной беспомощности начинает щипать под веками. Господи, как же он заебался сегодня с этими слезами. Не находится слов, чтобы описать размер того стыда, что он держит внутри себя.

— Тайга, — говорит он, и его горлу больно от того, сколько в нем крови. — Привет еще раз.

— Привет.

— Пусти, мне надо домой.

— Я провожу. Уже поздно, твои, наверное, уже уехали.

— Они не уехали, — убежденно говорит Тацуя. — У меня в сумке шоколадки Ацуши и его кроссовки. Я контролирую этот мир.

Тайга начинает смеяться, и Тацуя вдруг понимает, что практически лежит на его руках, и все его лицо в крови. Они разговаривают об Ацуши. Тайга смеется.

У Тацуи в груди дыра такая большая, что через нее виден горизонт, скаты крыш и мусорный бак возле дороги. В ней воют ветры всех сторон света. Тацую колотит.

— Тайга, — зовет он, и Тайга резко перестает смеяться. — Точно, проводи меня. Я хочу домой.

Тайга молча закидывает его руку себе на плечо и с силой вздергивает на ноги. В свободной руке у него зажаты ремешки двух сумок.

Когда они проходят мимо, Алекс ничего не говорит, только смотрит на Тацую с таким пронизывающим пониманием, что хочется втянуть голову в плечи. На ее шее стынут следы чужих пальцев. Тацуя говорит ей «Пока» и больше не смотрит в ее сторону.

По ступеням они спускаются медленно, неторопливыми синхронными шагами. Тайга крепко держит его за запястье, рукой с сумками обнимает за талию. Он настолько бережен и терпелив, словно Тацуя получил не в нос, а по голове. Обязательно с сотрясением.

Судя по тому, какие Тацуя ловит картины, не так-то уж сильно он и неправ. Рука Тайги на его руке. Бедро скользит по ноге. Дыхание в висок. Тацуя отворачивается, стараясь дышать маленькими невыносимыми порциями.

— Если ты продолжишь так на меня смотреть, нас могут неправильно понять.

Тайга фыркает ему в самое ухо, но ничего не меняет — ни в длине шага, ни в положении рук. У Тацуи под кожей катятся колючие морские ежи.

— Как — так?

— Как будто ты очень голоден.

— Это не смешно.

Тацуя замолкает. Ему смешно. Кто ж виноват, что Тайга его не понимает. Никогда не понимал.

К автобусу они подходят все так же в обнимку. Тренер долго смотрит на Тацую, ощупывает взглядом с ног до головы, почти не задерживаясь на лице.

Примеряется, куда можно будет потом треснуть, понимает готовый к продолжительной взбучке Тацуя и мигом успокаивается.

Автобус трогается сразу, как только Тайга устраивается на сидении возле окна. Не успевшего сесть Тацую мотает дальше по проходу, но Ацуши хватает его за руки и бережно передает вперед, помогает Тайге усадить Тацую на место и застегнуть ремень безопасности.

Тацуя оборачивается и изображает на лице благодарность. Вряд ли с таким носом это выходит очень красиво, но Ацуши все равно улыбается, мягко и немного лениво. Он не напоминает про пакет со шоколадками, и Тацуя несказанно рад этому, потому что, кажется, сидит на нем.

Тайга не возражает, когда Тацуя укладывается щекой на его плечо. Его отражение в окне перестает следить за дорогой и упирается взглядом в какую-то точку на горизонте.

— Зря ты поехал, — говорит Тацуя и тяжело вздыхает. Через плотную кровяную пробку он чувствует слабый запах пота Тайги.

— Я просто убежусь, что с тобой все в порядке, и сразу уеду.

— Зря ты поехал.

— Да что с тобой такое? Тацуя?

— Нет такого слова «убежусь».

В отражении стекла они встречаются взглядами и больше не говорят друг другу ни слова.

Автобус мягко тормозит возле порога гостиницы, слышится шорох гравия, шепот травы с клумбы. Ветер гонит по двору стащенный из урны окурок.

Тацуя провожает его взглядом. Водитель облокачивается о нагретый корпус автобуса и закуривает. Тренер с самым меланхоличным видом бьет его синаем по коленям. Водитель давится дымом, в его глазах просыпается уважение к этой маленькой женщине.

Тацуя, вытащенный из автобуса заботливым Тайгой, смотрит на все это и улыбается. Идиллия.

А потом Тайга все же подает голос:

— Тацуя, в какой комнате ты живешь?

— В триста пятой.

Ацуши, который тоже живет в этой комнате, резко разворачивается и направляется вслед за Фукуи, Лю Веем и Окамурой.

— Хочу немного побросать мяч, — кидает он.

— Площадка в другой стороне, — растеряно говорит Тайга.

Ацуши, не оборачиваясь, машет им рукой и скрывается в темном проеме коридора.

— Пошли?

Тацуя кивает. Тайга кладет руку ему на плечо и обнимает за талию. Тацуя отворачивается так сильно, что еще немного — и он сможет увидеть Тайгу уже с этой стороны.

Тренер о чем-то тихо разговаривает с водителем автобуса. В руках у последнего — невесть откуда взявшийся пучок петрушки. Тацуя думает о том, что в мире нет никого страшнее женщины, уверенной в собственной правоте.

В холле полутемно и тихо играет медленная ненавязчивая мелодия — по таким никогда не ясно, сменилась она или еще не доиграла до конца. У самого входа Тайга спотыкается о край ковра и крепче вцепляется в талию и плечи Тацуи.

Тацуя дышит.

В темном номере тихо, сухо и все еще пахнет кофе, который Тацуя так и не успел допить с утра. Тайга подводит Тацую к кровати, аккуратно ссаживает на нее и оглядывается обеспокоенно. У него на щеке след от обшивки сиденья, в которую он вжимался, пока Тацуя вжимался в него самого.

Тацуя смотрит на ночную бабочку, бьющуюся в стекло.

— Тацуя, тебе что-нибудь нужно? — Тайга ходит по комнате, все осматривает и трогает. В его действиях нет никакого порядка. — У тебя что-нибудь болит? Блин, извини, конечно, у тебя что-нибудь болит. Сейчас я принесу лед.

Тайга скрывается за дверью, и Тацуя может наконец вздохнуть. Он чувствует себя баночкой с газировкой, которую растревожили и продолжали трясти долго, с отчаянным злым остервенением, а потом открыли и бросили в мусорку, даже не попробовав. Вместо злости внутри обнаруживается только опустошенная металлическая усталость.

— Тацуя! — Тайга вновь врывается в комнату, большой и растрепанный. — А где у вас вообще есть лед?

— Холодильник на первом этаже.

— Ага, понял. Не засыпай пока.

— Тайга, иди домой.

Тайга встает в дверях, резко, как ударенный. Сводит плечи так, что проступают острые лопатки, перетаптывается на носочках.

— Почему?

— Твои друзья будут волноваться. Уже поздно. У тебя дом горит. Ты опоздаешь на мультики. Не знаю, Тайга, придумай что-нибудь, только свали домой.

Тайга оборачивается, вздыхает и облокачивается о косяк, случайно выключив плечом свет.

— Ой!

— Не включай.

— Но ничего не видно же!

— Я уже сплю. Спокойной ночи.

— Блядь, Тацуя!

Ярко вспыхивает свет. Тайга стоит на том же месте — ноги расставлены, пальцы крепко впились в предплечья, тонко дрожат ноздри — только теперь выглядит взбешенным до такой степени, что на него страшно смотреть. Тацуя отворачивается, часто и болезненно сглатывая.

— Я должен извиниться?

— За что ты хочешь извиниться, Тайга?

— Не знаю. Я не знаю, Тацуя, помоги мне.

— Тайга, — Тацуя закусывает губу. — Друзья. Дом. Мультики. Пожалуйста.

Тайга выдыхает резко, словно хочет выругаться, но не находит сил; вцепляется в себя до побелевших провалов на коже, прикрывает глаза. Гадать, ударит-не ударит просто нет времени. Уже в следующую секунду Тайга уходит, хлопнув дверью так сильно, что подпрыгивают ножки пустой кровати.

Несколько секунд в воздухе висит мягкая умопомрачительная тишина, а потом Тацуя начинает вновь различать звуки музыки, доносящиеся снизу, и тихий, едва различимый стук — бьется в окно беспокойная бабочка.

Тацуя валится на смятое покрывало, закрывает лицо рукой, игнорирую ноющую горячую боль в переносице. Он проводит кулаком по сжатым губам снова, снова и снова, но никак не может перестать улыбаться. В какой-то момент из глаз начинают литься слезы, и Тацуя убеждает себя, что это все из-за разбитого носа. Это, впрочем, несложно.

Наверное, ему удается задремать, потому что первое прикосновение холодного пакета к переносице он пропускает. Глаза открываются с трудом. Тацуя смотрит в сосредоточенное лицо склонившегося над ним Тайги и… ничего больше. Он не может ничего с собой сделать. Так и лежит, чувствуя, как Тайга водит замороженным окорочком по его коже.

— Я нашел холодильник, — сообщает Тайга, когда замечает его взгляд. — Какая-то женщина в очках сказала, что, если я найду его еще раз, она мне яйца откусит.

— Ей простительно, — сипит Тацуя горлом, полным горячими камнями. — Бедная старая вдова.

Тайга тихо смеется. Тацуя смотрит на его губы и видит четыре года. Четыре года, за которые он сумел убедить себя, что умеет ничего не чувствовать. Его настойчиво царапает изнутри, под самым горлом.

Это не ненависть даже — большая, неуемная ярость. Выползает из грудной клетки и сворачивается на шее теплым терновым шарфом. Шепчет: посмотри на него. Он не стоит потраченного на него времени. Зачем он тебе? Отвернись, выдыхай, забудь о нем, возьми ручку со стола и всади в открытую беззащитную шею.

Тацуя с трудом отводит взгляд и смотрит в окно. Занимается мелкий дождь. В воздухе, на глянцевой черноте ночи, дрожит водяная взвесь.

Тайга пододвигается повыше, чтобы лучше видеть и не приложить окорок слишком сильно. Его руки пахнут мясом и водой, глаза немного скошены, печально сведены к переносице смешные раздвоенные брови. Чем дольше Тацуя на него смотрит, тем меньше находит привлекательного. Он даже чувствует себя обманутым.

Из ворота футболки выскальзывает маленькое колечко, и Тацуя ловит его двумя пальцами, как ловил в детстве залетающих в квартиру стрекоз. Серый металл блестит и отливает рыжим; кольцо дрожит в пальцах и кажется тем самым, которое есть всевластие из адского вулканического жерла.

Тацуя надевает его на кончик мизинца и забывает все, что думал о Тайге до этого.

— Тацуя, мы можем поговорить? — Тайга придвигается еще ближе и теперь нависает так низко, что носом почти касается щеки Тацуи.

— Нет.

Нет, не сейчас, никогда, проваливай, какое тут поговорить, когда я чувствую запах твоей жевательной резинки у себя в глотке!

— Можно мне прийти завтра?

— Нет.

— Послезавтра?

— Нет.

— Ты придешь на игру?

— А ты хочешь?

— Очень.

— Тогда приду.

— Я всех выиграю, и мы поговорим?

— Нет.

— Да почему?

Тацуя не выдерживает. Он не железный, не пластмассовый и даже не деревянный. Разве что каменный — сейчас, в одном определенном месте. У него мозг плавится от того, что Тайга говорит прямо ему в рот. У него фейерверки перед глазами такие, что никаким Олимпийким играм и не снились. У него ядерный реактор вместо головы.

Он протягивает руку, хватает Тайгу за волосы и добивает эти оставшиеся сантиметры между их губами. Тайга молчит, щекотно проезжается ресницами по векам Тацуи, приоткрывает рот — скорее для вопроса или крика, но кого интересуют такие мелочи. Когда он отстраняется, Тацуя давит на его затылок и целует снова. От его нежелания становится не хорошо, но очень правильно. Пазлы передвигаются и встают на свои места.

Тацуя прихватывает зубами самый кончик его языка и отталкивает Тайгу от себя. Слюна между их губами растягивается и обрывается, ледяной полосой ложится на подбородок. Тацуя не утирает рот.

— А теперь пошел вон.

Окорок падает на пол. Через три секунды Тайги уже нет в комнате. Тацуя поднимает пакет, полный растаявшего льда, и прикладывает к шее. Нос больше не болит.

Тацуя начинает смеяться, и ему ощутимо становится легче. Маленькая металлическая баночка обрызгивает сладкой шипучкой всех, кто проходит мимо. Никто ни в чем не виноват.

Ацуши возвращается поздно и не пойми откуда. Смотрит на окорок, на Тацую, потом снова на окорок и без вопросов забирается в свою постель.

— Ацуши, что бы ты сделал, если бы я тебя поцеловал?

Ацуши долго смотрит ему в глаза, не отводя взгляда. Если он пытается одним своим видом донести до Тацуи какую-то информацию, получается у него очень плохо.

— Я бы тебя ударил.

— А потом?

— Еще раз ударил.

— А потом?

— Кагами Тайга полнейший тупица, даже хуже тебя.

— Спасибо, Ацуши.

— Спокойной ночи, Муро-чин.

Тацуя хочет спросить, изменится ли теперь что-нибудь между ними, но засыпает раньше, чем успевает открыть рот.

Всю следующую неделю Тацуя выглядит так стремно, что даже у Фукуи не находится что сказать по этому поводу.

Тренер не щадит их на тренировках, и это единственное, что остается в норме. На уроках Тацуя плавает и никак не может сосредоточиться. Все слова учителей складываются в один монотонный бубнеж.

Закопанное глубоко чувство, почувствовав его слабость, снова выбирается наружу. В памяти еще свежи воспоминания об их прошлой встрече.

Тацуя ходит по разным аптекам, потому что продавать столько снотворного за раз ему отказываются. В одной даже грозятся вызвать полицию, детского психолога и общество по защите животных. Тацуя сбегает, чуть не забыв кошелек на кассе.

Однажды он даже пробует пойти вместе с Ацуши на игру Сейрин, но не досиживает до конца первой четверти. Ему кажется, что все взгляды, брошенные Тайгой на трибуны, направлены на него.

Тайга промахивается три раза подряд. Трибуны расстроено воют, капитан бьет его кулаком в плечо. Тацуя уходит, оставляя Ацуши досматривать матч.

Он теряет покой, сон, мозг и чувство времени. Ему кажется, что ели прямо сейчас резко вернуться в Америку, все еще можно отмотать назад. Он проводит круглые сутки, проматывая сайты аэрокомпаний, досконально изучает номинантов текущего года на премию Дарвина. Вот же несчастливые люди.

Невозможное количество соцсетей превращает его в полоумный мясной продукт. Тацуя убивает себя среди электронных страниц.

«Когда человек смотрит на то, что ему нравится, его зрачки увеличиваются».

Тацуя читает эту надпись уже в четвертый раз. Слова идут по кругу. Мысль закольцовывается в его голове, и он не собирается этот исправлять. Мыслей, кроме этой, — ни одной.

— Ацуши, — Тацуя выдергивает из ладоней Ацуши недоеденный шоколадный батончик и отводит на приличное расстояние. — Смотри сюда.

Ацуши следит за шоколада в фольге в пространстве ленивым терпеливым взглядом. Его зрачки следуют за пальцами Тацуи, как металлическая стружка за очень сильным магнитом, но не изменяются в размерах.

— Всегда знал, что ты притворяешься, — смеется Тацуя.

Ацуши выдирает остатки батончика из его рук и целиком запихивает в рот. Ему хватает гордости не комментировать происходящее.

В пятницу Тацуя решает, что с него хватит, и лезет в интернет смотреть расписание тренировок старшей школы Сейрин. Возможно, сами Сейрин не в курсе, но у них уже есть собственный сайт с фанатами, мотивационными видео и ставками на победителя чемпионата.

В строке с голосованием Тацуя жмет на кнопку «Ракузан» и неожиданно оказывается в большинстве. В Сейрин, даже на их собственной фанзоне, верит только пятнадцать процентов посетителей. Судя по отсутствию спора под голосованием, срать Сейрин на это хотели.

Придя к такому выводу, Тацуя внезапно осознает, что хочет переголосовать, но не находит нужной кнопки. Зато вспоминает, зачем вообще сюда залез.

К спортзалу подгребает он ближе к ночи, в тот сонный час, когда все нормальные люди уже спят. Или еще спят. Но в любом случае находятся в кровати — в сонном, или нет, состоянии.

Тацуя полон уверенности, что Тайга еще тренируется. Тайга фанат своего дела, тронутый на всю голову. Его увлеченность ляжет с ним в могилу, как самая любящая жена. Тем обиднее быть вне круга его интересов.

В спортзале тихо, только мечется под потолком скрипучее эхо. Если закрыть глаза и на секунду сойти с ума, можно представить себе, что здесь просто закрыли птицу, которая незамедлительно потеряла себя от страха.

Тацуя встает в дверях и просто смотрит. Он будет стоять и смотреть столько, сколько ему позволят, и не секундой меньше. Ощущение чужого взгляда появляется между лопаток горячей точкой и тут же пропадает. Хлопает далекая дверь раздевалки. Тацуя уверен, что именно раздевалки: в Йосен раздевалки находятся в том же направлении, а компоновка помещений в спортивных комплексах это не то направление, где приветствуется оригинальность.

По ногам бьет струей холодного уличного воздуха. Призрачный игрок уходит, не поздоровавшись и не попрощавшись.

Тацуя делает вдох, и в этот момент его определенно замечают. Плечи Тайги четче проступают под футболкой. Мяч летит мимо кольца.

— Тацуя, — говорит Тайга, не оборачиваясь, и сложно разобрать что-то в этом голосе.

Тацуя даже не пытается. Тяжело что-то говорить о других, когда у самого в голове жизненные принципы и моральные устои в обнимку раскуривают радужный флаг.

— Не знал, что тренер разрешает вам тренироваться допоздна перед самой игрой. Нам вот не разрешает. Фукуи один раз пробовал. Три дня потом молчал, бедный. Тайга, прошу, останови меня.

Тайга не говорит «замолчи». Не говорит «я не хочу тебя видеть», или «ты мне противен», или «у тебя шнурки разные» — а ведь у Тацуи действительно шнурки разные, а от только сейчас заметил. Тайга оборачивается и смотрит.

Тацуя затыкается, звучно щелкнув зубами.

— Тацуя, — говорит Тайга негромко. Он стоит — ноги на ширине плеч, руки по швам, большой и несчастный. Его хочется погладить по голове. И еще кое-где… погладить.

— Да, Тайга?

— Зачем ты пришел?

— Тебе красивую версию или правду?

Тайга подходит к нему, старательно избегая зрительного контакта. Сведенные брови, закушенная губа, пальцы, собранные в кулаки, — Тайга выглядит как человек, которому очень хочется, чтобы его оставили в покое.

— Тацуя, — снова обращается он к полу, но Тацуя все равно вздрагивает.

Это «Тацуя», настойчивое, хриплое, протяжное. Тацуя будет дрочить на свое имя в этой аранжировке не один раз, и ему даже не будет стыдно.

— Давай поговорим позже.

Тацуя молчит, оглушенный, полностью разбитый. Зачем он так старательно бежал от прошлого, если настоящее оказалось настолько чудовищным?

— Позже. Конечно. Как в анекдоте, когда из всего «позже» тебе подойдет только «никогда»?

— Нет, я серьезно, — Тайга растирает ребром ладони морщинку на лбу. — Позже, пожалуйста, Тацуя. У меня завтра игра. Я… я не могу.

— Если ты немедленно не пойдешь домой, я позвоню твоему тренеру и сообщу, что ты тут в одиночку круги наматываешь.

— У тебя нет номера моего тренера.

— Зато у меня есть номер твоего капитана, и я готов сменить главное действующее лицо в своей угрозе.

— Подождешь меня на улице?

Тацуя уходит, дождавшись, когда в душевой зашумит вода.

«Позже» не случается ни через день после финальной игры, ни через неделю. Тайге нужно время, Тацуя понимает это. Нужно время, чтобы собрать себя после матча — после оглушительной победы — переключиться на другой канал, вспомнить обо всем, произошедшем между ними, и научиться как-то с этим жить.

Еще ему нужно время, чтобы собрать вещи и свалить ко всем чертям из этой страны. Япония не такая большая, найти в ней человека, не отличающегося особой оригинальностью, не очень сложно.

В итоге Тацуя забивает на все, покупает упаковку Колы, тонну чипсов и регистрируется в очередной популярной онлайн-игре — название и жанр для него не имеют значения. По вечерам, после тренировок, он на долгие часы пропадает из реального мира, а наутро обнаруживает себя в собственной кровати, переодетого, заботливо укутанного, но совершенно разбитого.

Ацуши все еще тих и безмятежен. Их с Тацуей горки чипсов уходят основаниями в разны углы комнаты.

В воскресение Тацуя спит до обеда, и то, что никто из команды его не будит, говорит явно не в его пользу.

Стук в дверь звучит так громко, что кажется ненастоящим. Тацуя, матерясь, морщась и зевая, выбирается из кровати и босиком шлепает до двери. По ногам ползет продрогший уличный воздух: Ацуши, уходя, опять оставил окно открытым. Он говорит, что это — забота о здоровье, но Тацуя ему не верит.

Просто Ацуши знает, что порой холод промерзшей комнаты это единственное, что способно прогнать Тацуи из постели, из-за ноутбука, выбросить в коридор и заставить куда-то идти. Надо будет поинтересоваться, когда у Ацуши день рождения, и обзавестись подарком, а то как-то неудобно уже получается.

Все еще зевая, Тацуя открывает дверь и застывает с открытым ртом. Он ничего не понимает. Точнее, он не понимает ничего, кроме одного — этого человека не должно здесь быть. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

— Привет, — говорит Тайга, и в кои то веки он не улыбается. — Сейчас это прозвучит дерьмово, но нам и правда нужно поговорить.

Тацуя закрывает дверь перед самым его носом и упирается в нее лбом. Пульс делает сотню и уходит в бесконечность, тело все еще сонное, и от этого диссонанса кружится голова, а перед глазами плывут кровавые точки и линии. Если соединить их между собой, можно увидеть огромное «пиздец», висящее в воздухе.

Тацуя мотает головой и старается взять себя в руки. Неизвестно, сколько времени он тут падал в себя, но когда он снова открывает дверь, Тайга все еще стоит на пороге, а на лице у него все та же отчаянная решительность.

— Я пройду, — вместо повторного «привет» говорит он, хотя по движению губ заметно, что такой вариант у него был.

Тацуя понимает, что все очень плохо: он уже следит за движением губ Тайги. Это ненормально, это выше всякой логики и ниже всякого понимания.

— Конечно, проходи. У меня такой срач, не обращай внимания. Обрати его лучше на две горки чипсов у противоположной стены — это мы с Ацуши соревнуемся, кто из нас первый сдохнет от передоза синтетической картошки в организме.

— Тацуя.

Тацуя благодарно затыкается.

Тайга не добавляет больше ничего. Тайга поднимает лицо. Тайга оглаживает Тацую взглядом сверху вниз, вдоль линии бока, и его зрачки вдруг расплываются, становятся такими огромными, что радужка исчезает. Тацуя смотрит в его глаза и старательно дышит.

— Тайга, — шепчет он. Поднять тяжелый сухой язык просто нереально. –Тайга.

Он делает шаг вперед и толкает Тайгу на кровать. Тот послушно падает, выпутывается из рукавов, из штанин, позже — из покрывала, в котором умудрился заблудиться ногами.

Тацуя раздевается сам и, шепнув слова благодарности высшим силам, в существование которых не верит, падает сверху.

Из кровати Тацуя выбирается только вечером. В небе светлеют первые светло-серые звезды, горизонт, вычищенный дождем, горит последней оранжевой полосой заката.

Тацуя подходит к окну и с трудом попадает локтями по подоконнику. Его мотает из стороны в сторону. Весь диапазон испытываемых эмоций умещается в емкое «пиздец». «Пиздец», к слову, все еще горит кровавыми буквами на входной двери.

Тацуя чувствует себя накуренным и как никогда понимает людей, торгующих собственным телом за крохотную дозу сладкого белого порошка.

Тайга сгребает ногами одеяло и ворочается на кровати. Его плечи усеяны ярко-красным следами зубов. Тацуя смотрит на них, и ничего не может поделать с собственным возбуждением, пока еще слабым, слегка тревожным.

Чем сильнее разгорается желание, тем страшнее, тем жарче разверзается дыра в груди. Тацуя вспоминает закушенные губы, запрокинутое лицо, испуганный ищущий взгляд Тайги и нее может заставить себя его ненавидеть. Он же все понимает.

Тайга из тех людей, которым принципиально важно, чтобы всем вокруг них было хорошо. Он прощает своих обидчиков, он звонит первым после самых страшных ссор, он зовет противников, однажды победивших его, сыграть снова. И — вот эта вот ситуация с Тацуей. Странная, не похожая ни на что, имеющая единственное возможное решение.

Тайга идет по пути наименьших потерь. Ему важно, чтобы Тацуя был счастлив. Судя по тому, как расплываются его зрачки, когда Тацуя в него входит, он даже получает удовольствие от их примирения.

— Тацуя, — хриплым голосом зовет Тайга, и Тацуя вздрагивает и отвлекается. Выражение на его лице — серьезней некуда. — Что бы ты там себе ни надумал, ты мне правда очень нравишься.

— А я тебя люблю. Представляешь, какой пиздец.

Тайга переворачивается на спину и лежит, раскидав руки в стороны. По его лицу плывут холодные сумеречные тени.

— Ты собираешься поступать здесь?

— Нет, в Америке.

— Я тоже приеду, когда закончу школу.

— Любой универ будет рад взять к себе такого игрока.

— Я приеду к тебе.

Тацуя ложится рядом с ним и делает вид, что верит. От его толчков Тайга просыпается и окончательно срывает голос.

Только утром, когда Тайга уходит, Тацуя понимает, что замерз, и догадывается закрыть окно. На глаза попадается маленькое темное пятнышко у самой рамы. Наклонившись поближе, Тацуя различает ночную бабочку, убитую ветром, прилепленную ветром к стеклу.

Тацуя отлепляет ее двумя пальцами, выбрасывает на улицу и со злостью захлопывает окно.